«Пещерный национализм» и Афганистан

События в Афганистане и изменение здесь позиции США – один из реальных рубежей перед сменой «полюсов силы» на мировой арене, считает Петр Своик, передает Politic со ссылкой на ia-centr.ru. Какое место в этой новой реальности займет Казахстан, и можно ли еще как-то изменить это будущее?

Две, казалось бы, разномасштабные и несвязанные темы за последние недели заполнили социальные сети и СМИ Казахстана: «языковые рейды», заклейменные «пещерным национализмом» и падение Кабула.

Связь, между тем, самая непосредственная, а поводы, можно сказать, равно масштабны. И дело не только в реакции на интернет-ролики отдельного энтузиаста продвижения казахского языка. Этот в общем-то частный случай демонстрирует – назрело! В Тунисе самоподжог уличного торговца дал толчок длинной волне арабских революций, вот и здесь мы имеем сигнал: что-то такое и в межнациональных, и межгосударственных отношениях накопилось до степени, толкающей к переходу в новую формацию.

А что касается Афганистана, то нам, отделенным от талибов Узбекистаном с Туркменистаном и Таджикистаном с Кыргызстаном, можно так уж не беспокоится…Однако, это как раз и есть переход в иной, историко-геополитического масштаба, формат. Захватывающей и нас целиком.

Как все начиналось

А пока мы, во всех смыслах, «накануне» – вспомним, когда и как закладывались основы всего того, на чем сейчас держится Казахстан, все постсоветское пространство и весь мир и что накалилось до степени новых фазовых переходов.

Конец 80-х – первая половина 90-х годов

Закон о государственности казахского языка с последующим закреплением в Конституции, конституирование казахской нации, отдельной от многонационального народа Казахстана, такое же конституирование примата национальной независимости.

В Афганистане в эти же времена – медленное падение, после вывода войск СССР, просоветского режима и приход к власти талибов как сугубо местной силы. Опекаемой только Пакистаном, не являющимся глобальным игроком.

Вторая половина 1990-х

Передача конкретной экономики и экономической политики Казахстана иностранным инвесторам и иностранным консультантам, встраивание в мировой рынок в качестве сырье-добывающей, внешне-финансируемой и внешне-руководимой периферии. С идеологическим оформлением в виде «Программы Казахстан-2030» – это 1997 год. Но мировые нефтяные цены еще низкие, программа – на бумаге.

1999 год

Раздел Югославии, бомбардировки НАТО Белграда. Председатель правительства РФ Примаков разворачивает самолет над океаном, российский спецназ совершает бросок в Приштину, но это все – эпизоды без продолжения. Демонстрация, кто управляет миром, налицо.

2001 год

Атака на башни-близнецы, западный, а вместе с ним и постсоветский миры потрясены и тем окончательно консолидированы, США вводят войска в Афганистан. В самом деле, не в Саудовскую же Аравию, откуда угнавшие самолеты террористы и сам бен Ладен! Афганистан – ключевой пункт Центральной Азии, единственное из тамошних государств, отвергающее западные ценности.

И строго вслед за этим, совсем не случайно, – непрерывный, вплоть до кризиса 2007-2008 годов, рост сырьевых цен, – рынок поверил, что СССР, действительно, больше нет, и настал-таки либеральный «конец истории».

Для Казахстана насыщение экономики «нефтедолларами» продолжается, благодаря политике «количественного смягчения» США и Евросоюза, вплоть до 2012 года, по итогам которого объявляется о досрочном исполнении Программы Казахстан-2030» и выдвигается Стратегия «Казахстан-2050».

2013 год – переломный

Но на дворе совсем новый исторический момент – образуются Таможенный и Евразийский экономический союзы, против которых начинается отчаянная экономическая и политическая война, сразу с крупного поражения Запада. Поражение – это Майдан в Киеве, итогами которого стало, нет, не превращение Украины в антироссийское государство – это как раз только ускоряет движение к финалу. Реальные итоги – это потеря Крыма, отделение ДНР и ЛНР, принуждение к Минским соглашениям.

При том, что мечта о присоединении к Европе и вступлении в НАТО – неосуществима. На превращение Украины в свой передовой форпост и витрину процветания, как это некогда удалось сделать с Тайванем против Китая, Южной Кореей против Северной, Японией против СССР и ФРГ против ГДР, ни у США, ни у Евросоюза нет ни экономического, ни политического ресурса.

Сильные – не бегут!

Но Украина – это пока отложенное и не всеми видимое поражение мирового гегемона. Тогда как бегство из Афганистана, транслируемое в прямом эфире в виде облепленного людьми самолета, это катастрофа. Репутационная беда, прежде всего. Государство, взявшее на себя ответственность за весь мир и за доверившихся ему, так себя вести не может.

Смело можно говорить, что Афганистан – это если не последний, то все равно ключевой и уже преодоленный рубеж перед уже реальным превращением мира в многополярный. Завершающая однополярность мира была ознаменована едва ли не торжественным вводом войск США в Афганистан, слив же всего созданного за два десятилетия перед талибами буквально в три дня, – красноречивая черта под эпохой. Учитывая же, что провоцируемая непрерывным печатанием долларов инфляция перетекает уже с мирового финансового рынка на рынок реальных товаров, то до развязки, возможно, остаются даже не годы, а месяцы. Если в экономическом смысле, то это разделение мира на валютные зоны, а в более широком – на историко-географические культурно-цивилизационные агломерации.

Мы – внутри

Мы, Казахстан, предопределенно попадаем сразу под две такие агломерации – китайскую и российскую. Причем если для Китая мы принципиально только сырьевая и промежуточная транспортная периферия, то сами мы, независимо от взглядов руководства и населения России на эту ситуацию, целиком внутри «русского мира».

Доказательство здесь целиком от обратного: иного мира, экономического, лингвистического, культурного, религиозного, какого угодно, в который могла бы переместиться казахская нация, все население Казахстана и собственно государство Казахстан – нет. Попытки создать или хотя бы вообразить такие миры, да, предпринимаются, но любая из них тоже есть доказательство неосуществимости. Если даже собираются президенты только тюркоязычных государств, все равно объединяющий их язык общения – русский. И если даже они подпишут не нравящийся Москве Тюркский союз, то без Москвы или в обход Москвы он существовать не сможет.

Так, и уход США из Афганистана: как именно будет достигнута новая стабилизация и достижима ли она вообще, это под вопросом, но усиление присутствия России на внешних границах Евразийского союза – вопрос однозначный. Равно как однозначно возрастает роль Узбекистана в Центральной Азии, в роли внешнего контактера. А Казахстан – надежно внутри, внешних евразийских границ, кроме китайской, у нас нет. Во всех смыслах – никуда не денемся. Разве что спрячемся внутри себя и сами от себя.

Каждый отдельный казах или казахстанец может идентифицировать себя с Западом, болеть, например, за «Барселону» или «Манчестер Юнайтед», свысока смотреть на российскую сборную и с этих высот чувствовать собственное превосходство. А можно и физически переместиться в цивилизованный мир, ради детей, например. Но страна как таковая и ее население – здесь, в Евразии. А если и искать для себя собственную нишу, в виде национального суверенитета или государственного языка, то тоже только внутри Евразийского пространства, обособляясь от него, латиницей, например. Вот только кому на пользу?

Социализм – закончился

Между прочим, распад глобального пространства на страновые или региональные блоки никак не отменяет принципов современного рынка, как таковых. А они содержат и такое обязательное условие, как наличие у развитого ядра еще и «развивающейся» периферии – поставщика дешевых природных и человеческих ресурсов. В таком контексте периферийная «многовекторность» Казахстана имеет совершенно очевидную перспективу: принимая китайский вектор за неуклонно растущую, но относительно фиксированную величину, мы будем иметь все больший переход вектора поставок нефтяного и металлургического сырья в направлении Евросоюза под контроль России.

Вот уж что точно, что ушло в историю вместе с СССР – это социалистический принцип распределение ресурсов «из Центра – по национальным окраинам». Не факт, что окончательно, но пока мы живем при капитализме, а капитализм если и делится ресурсами, то только со «своими». Не свои – они для ресурсной эксплуатации.

Взгляд из пещеры

Казалось бы, о каком «пещерном национализме» говорить, если вопрос в «защите казахского языка»? Открываем закон «О языках в Республике Казахстан»: «Долгом каждого гражданина является овладение государственным языком, являющимся важнейшим фактором консолидации народа Казахстана». И что прикажете делать «настоящим патриотам» нашей страны, когда они видят, что далеко не все граждане исполняют этот свой прописанный в Законе долг и тем самым посягают на самое ценное – консолидацию народа Казахстана?

Другое дело, важно понимать, что все языковое законодательство, вместе со встроенной в него государственной идеологией, начиная с государственности казахского языка – это такая мифология. Красивая и, может быть, правильная в задумке, но неосуществимая. К тому же, внутри этого законодательства и идеологии – сплошные нестыковки и противоречия.

К примеру, Конституция обязывает правительство, местные представительные и исполнительные органы создать все необходимые организационные, материальные и технические условия для свободного и бесплатного овладения государственным языком всеми гражданами в соответствии со специальным законом, а этот специальный закон подменяет конституционную обязанность власти на процитированный долг самих граждан. При том, что Законодатель аккуратно забыл про санкции, полагающиеся за неисполнение гражданами своего языкового долга. Заодно с санкциями против тех, кто в принятом во исполнении Конституции законе вывернул наизнанку конституционное требование.

Вот и приходится властям, всякий раз, когда речь заходит о формировании нации, межнациональных отношениях или языковых вопросах, прибегать к двойным стандартам, недомолвкам и двусмысленностям.

Сдержанно-оптимистическая концовка

Вся такая языково-идеологическая база сформировалась еще три десятилетия назад, вместе с «вывозной» экономикой». И вместе с ней сейчас и подходит к некоей переломной черте. И вот с каким багажом: государственным казахский язык так и не стал, им прочно остается русский, но вот в сельской глубинке, в ряде городов и целых районов русский язык … уходит.

Школьное образование, говорят специалисты, все более ориентируется на казахоязычие, в русских школах все более незакрытых преподавательских вакансий, тогда как в казахских школах все более высокие конкурсы. Во входящем в жизнь поколении все более тех, кто вовсе не знает, либо плохо знает русский, да и в целом не сильно грамотен. Считать это однозначным достижением – значит соглашаться с уменьшением национальной конкурентоспособности на вступающем в новую эпоху евразийском экономическом пространстве. Либо иметь какое-то свое, пренебрегающее реалиями, представление о том, что происходит с нами и в окружающем нас мире.

И в заключение: у Казахстана есть еще шансы стать не периферийной, а ядрообразующей частью Евразийского союза на его новом назревающем этапе. Но для этого надо, как минимум, сформулировать свой пакет предложений на этот счет. И здесь вопрос, а кто это должен сделать? Официальной власти такое не положено, ее удел – многовекторность. Альтернативные политические силы, национальные элиты, общественность? Но здесь просто маловато материала, имеющийся же почти сплошь увлечен отстаиванием национальной независимости и отслеживанием-отпором «экспансионистских поползновений с севера».

Кажется, что все объективно: сырьевая экономика формируется не потому, что в стране много сырья. Качество политического класса и национальной элиты здесь выступает определяющим. Про «пещерный национализм» мы уже отрефлексировали, а есть ли в Казахстане интеллектуальный материал для формирования национальной Евразийской идеи? Точно – есть, и самое время ему проявиться.